Стенограмма:
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Д.Медведев: Привет, ребята! Садитесь, пожалуйста. Посмотрел сейчас биатлонную академию вашу: хорошая! Нормально всё, часы, правда, сняли с руки, а так всё ничего. Я на самом деле рад вас приветствовать, рад у вас побывать. Считаю, что как минимум несу моральную ответственность за процессы, которые происходят у вас в университете и в Южном федеральном университете, потому что так получилось, что когда ваш университет создавался, я стал председателем его попечительского совета. Поэтому сейчас я пообщаюсь с вами, узнаю, как у вас реально обстоят дела, каково настроение, что у вас хорошего, что вам не нравится, что можно было бы изменить, а потом проведу заседание попечительских советов Сибирского и Южного федеральных университетов. Так что у меня такая повестка дня. Я не буду делать долгих вступительных слов, зная, что жизнь у вас интересная, насыщенная, что университет у вас очень спортивный, что люди вы целеустремлённые, а всё остальное вы мне сами расскажете.
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
Встреча со студентами Сибирского федерального университета
И, конечно, я готов ответить на ваши вопросы, если таковые имеются. Я в вашем распоряжении. Давайте, прошу. Я просто буду показывать на человека, который руку поднимает, а вы, пожалуйста, представляйтесь, чтобы я знал, как обратиться. Прошу вас.
Встреча Дмитрия Медведева со студентами Сибирского федерального университета
А.Колесников: Здравствуйте! Меня зовут Андрей Колесников, студент Института экономики, управления и природопользования. Вопрос у меня, возможно, не о политике и не о важном, но волнующий меня. Я, скажем так, общественный деятель, то есть что-то организовать в университете, что-то сделать интересное – мне это, правда, по душе. Бытует мнение, что успешные люди всегда занимаются общественной деятельностью. Вопроса два. Вы, скажем так, - успешный человек, и как Вы считаете: полезно ли заниматься этим? Либо студент должен только учиться, грызть науку, либо что-то ещё интересное делать? И вообще, чем Вы занимались в университете – нас это интересует? Расскажите о себе.
Д.Медведев: Ладно, хорошо. Спасибо, Андрей. Если вы сразу меня решили вернуть к прошлому, то я с удовольствием повспоминаю. Я считаю, что любой студент должен быть гармоничным. Это банальность, но это именно так. Что такое гармония для студента? С одной стороны, это, конечно, учёба, это главное, спорить не буду, но жизнь не заканчивается учёбой ни в 20 лет, ни в 45, ни в 50. Должно быть что-то ещё. Когда я был студентом, у нас была другая система. Она была очень жёсткой, очень идеологизированной. Тогда была Коммунистическая партия во главе нашего государства, комсомол был, я был комсомольцем. Поэтому не скрою: я, помимо того что учился, занимался и общественной деятельностью. Почему? Не потому что это была как бы такая ступенька в карьере, хотя на самом деле это действительно было так. Мне просто это было интересно. Я занимался этой общественной работой и на курсе, и в университете. Ленинградский университет большой, там училось много людей, поэтому наша комсомольская организация была приравнена к районной организации. Там поляна была достаточно большая для работы. Что мне это давало? Это давало мне возможность лучше узнать своих товарищей – и тех, кто учился тогда на юридическом факультете, и тех, кто учился в целом в университете. И с другой стороны, это просто позволяло мне приобретать навыки коммуникации, потому что для юриста это важно – не только для юриста, вообще для любого специалиста. И когда я пришёл в университет, я был ещё довольно молодой человек (мне было 16 лет, когда я поступил). Конечно, я практически школьник был – что я там понимал? В результате того, что я стал заниматься ещё какой-то общественной деятельностью, я просто узнал большое количество ребят, познакомился с кем-то, приобрел коммуникативные навыки и административные навыки, потому что когда мы, допустим, какие-то мероприятия проводили, нужно было что-то организовывать. Это дорогого стоит, я этому научился. Поэтому я считаю, что ничего зазорного в том, чтобы заниматься какой-то общественной деятельностью, нет. Сейчас всё это гораздо более многообразно, более интересно, здесь нет никакой идеологической привязки: хочешь – в одном направлении двигаешься, хочешь – в другом, не нужно присягать никому на верность. Это помогает просто развитию самой личности. Поэтому стесняться не надо, но нужно правильно выстраивать приоритеты. Если вы, например, всю жизнь собираетесь посвятить общественной деятельности, это одно, но если вы хотите всё-таки получить какие-то базовые знания, то, конечно, учёба впереди должна быть.
Дополнительно
-
Список участников встречи
А.Колесников: Спасибо большое.
Д.Медведев: Пожалуйста, ребята, прошу.
И.Качаев: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич. Меня зовут Илья Качаев, студент кафедры философии Гуманитарного института. У меня такой вопрос: как Вы считаете, какую роль играет в современной системе образования творчество? И что нужно сделать государству, студенту, преподавателям, чтобы творчество стало основой образовательного процесса?
Д.Медведев: Творчество играет самую выдающуюся роль в жизни любого человека. В университетской жизни, в научной жизни это просто квинтэссенция того, чем должен заниматься студент, преподаватель. Но, понимаете, когда мне говорят о том, что мы должны всячески стимулировать творчество, я к этому отношусь с определённой настороженностью. Почему? Невозможно заставить человека творить, но нужно создать условия, в которых творчество будет органичным и наименее, может быть, трудозатратным, – это задача для университета, для государства в широком смысле этого слова, которое выделяет деньги на развитие вузовской науки, на развитие науки в целом, на развитие образования. Но загонять в какие-то жёсткие рамки, мне кажется, это всё неправильно. Поэтому задача государства, на мой взгляд, заключается только по-крупному в одном: правильным образом планировать бюджет образования и науки и выделять деньги по тем направлениям развития образования и науки, которые в настоящий момент являются наиболее актуальными и наиболее прогрессивными. Потому что денег на всё никогда не хватит, это понятно, ни у нас, ни в других странах. Но выделять приоритеты и должным образом их финансировать – это задача государства, всё остальное уже зависит от личности. Человек, любой человек имеет творческие навыки, но у кого-то они сильнее развиты, кому-то нужно себя ещё раскрыть. Это внутренний процесс, это, если хотите – да вы сами это знаете, – это труд. Я помню, когда – раз уж мы сегодня воспоминания какие-то возбуждаем друг в друге, – в первый раз начал писать курсовую работу на первом курсе, я вообще не понимал, как её писать. Думаю: «А что нужно делать?» Обложился какими-то книгами, читаю: и не очень понятно, и, честно говоря, не забирает. Ну как-то написал работу. Получаю через некоторое время ответ. Скажу честно (я вообще хорошо учился, очень хорошо, и в результате диплом красный и всё остальное, у меня одна четвёрка всего была), эту курсовую работу я запомнил на всю жизнь. Как сейчас помню, писал я её – юристы знают – по теории государства и права. Получаю, там внизу написано: «Два». Думаю: «Неужели я такой бред написал?» Вроде что-то старался сделать, а преподаватель мне её вернул с одной ремаркой, запомнил на всю жизнь: «Правила грамматики пока обязательны и для студентов». Почему я об этом говорю? Нужно уделять внимание всему, когда ты занимаешься творчеством. И для меня это тоже было уроком! То есть даже маленькая работа, которую ты должен выполнить, квалификационная работа, будь то курсовая, и уж тем более дипломная работа, ещё что-то, она требует большого труда и должна представлять законченный результат, который по-хорошему нужно довести до логического завершения. Если мы вот так будем относиться к своему творчеству, тогда у нас будет творческая страна.
Почему ещё я вспомнил про курсовики и всё остальное? Сейчас много разговоров идёт по поводу плагиата, по поводу того, что все друг у друга тырят мысли, переписывают курсовые, дипломные работы и, к сожалению, кандидатские и докторские диссертации. Наверное, это преувеличение, но на самом деле, с другой стороны, ситуация сильно изменилась, и если в тот период, когда я занимался наукой и когда первые шаги делал в студенческой жизни, можно было, наверное, у кого-то утащить курсовую работу, – в целом тех возможностей, которые существуют сейчас, не было. Сейчас есть интернет, и значительная часть работ по самым разным направлениям легко востребуется прямо из сети. Я считаю, что это тупиковый путь. Просто хотел бы, чтобы все задумались об этом. Конечно, можно получить нормальную оценку, содрав работу с какой-то другой работы или же просто воспользовавшись существующими аналогами, но все присутствующие здесь, я уверен, пришли в университет для того, чтобы учиться, для того, чтобы получить знания, которые вы впоследствии сможете конвертировать в свой жизненный успех. А вот с таких работ начинается как раз деградация знаний. Я не знаю, что с этим делать, хотя предложил некоторое время назад проверять работы на плагиат. Наверное, такую систему сразу не внедрить, но тем не менее заниматься этим необходимо просто потому, что мы должны очистить науку, очистить образование от подобных случаев. Я думаю, что это в интересах всех и это тоже часть творческого процесса. Творчество – это не переписывание друг у друга и не попытка заимствовать мысли у кого бы то ни было, а это всё-таки необходимость напрягаться самому. Вот, как я понимаю, творчество и роль государства в этом процессе.
Так, давайте я буду смотреть в разные места, чтобы разные присутствующие здесь студенты выступали. Давайте вам дадим слово, а потом дальше пойдём.
Е.Сидоренко (председатель профсоюзной организации студентов Сибирского федерального университета): Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! Екатерина Сидоренко, председатель профсоюзной организации студентов Сибирского федерального университета. Я хочу задать злободневный для студентов вопрос, понимаю, что он вызовет сейчас у Вас…
Д.Медведев: Что? Злость?
Е.Сидоренко: Нет. Я думаю, что Вы с пониманием к нему отнесётесь, я думаю, что он ожидаем. Вопрос стипендий, да.
Д.Медведев: Нормальная реакция. Ничего не дрогнуло абсолютно.
Е.Сидоренко: В связи с этим вопрос: за 2012 год были очень серьёзные изменения, введение повышенной дополнительной стипендии, которая действительно стимулирует студентов. Действительно, студенты стремятся к обучению, к особым достижениям, но с принятием закона об образовании, подписанного в декабре, минимальный размер стипендии исчезает из закона. Это вызывает определённую обеспокоенность. Вопрос: что дальше будет со стипендией? Будет ли она увеличиваться – предполагается ли это, или она останется на том же уровне? И, соответственно, предложение. Предлагаю в типовое положение, которое сейчас разрабатывается, насколько мне известно, внести минимальный размер стипендии, потому что это снимет сразу серьёзные вопросы (например, как будет формироваться стипендиальный фонд), даст определённые гарантии студентам, и, соответственно, мы Вам будем очень благодарны.
Д.Медведев: Понятно. Я так понимаю, что здесь собрались всё-таки хорошие студенты, плохих к премьер-министру бы не пустили. Но, наверное, есть и такие. Вот можно я вам вопрос задам? И прошу ответить на него честно. Поднимите руку те, кто живёт только на стипендию. Просто мне интересно посмотреть, какой процент. Не очень много, да. Почему я задал этот вопрос? Я тоже получал повышенную стипендию. Было это, конечно, давно. Тогда она в Ленинградском университете составляла порядка 50 с небольшим рублей. В принципе на эти деньги в советские времена прожить было невозможно, но тем не менее это всё-таки были средства, как минимум позволяющие как-то питаться, например, или, допустим, во время посещения университета ходить в столовую, пить кофе, как-то обедать, – на это стипендии хватало. Я в какой-то момент почувствовал, что мне этих денег критически не хватает, при том что я жил с родителями, я жил в семье: я из Ленинграда и, соответственно, не в общежитии жил. Естественно, мама с папой меня поддерживали, но денег никогда не бывает много, да и, наверное, в семье их не так было много. Я пошёл работать дворником, поэтому у меня одна из первых записей в трудовой книжке – «дворник», я этим очень горжусь. И стал получать ещё 120 рублей, итого у меня получалось 170 рублей. Там на задних рядах сидит руководство университета, руководство региона, они знают, что 170 рублей – это уже были хорошие деньги. На 170 рублей можно было жить и можно было даже сходить с девушкой куда-нибудь в ресторан.
Почему я всё это вам рассказываю? Дорогие друзья, стипендия никогда не была и никогда не будет такой формой поддержки, которая обеспечивает нормальный уровень существования для студента. Более того, стипендия в некоторых странах существует, но давайте по-честному скажем, в значительной части государств в университетах стипендия не выплачивается. Есть гранты за выдающиеся исследования, за хорошую успеваемость – это происходит, но как регулярная поддержка всем и каждому, всем, кто успевает, – этого нет. Мы стипендию оставили и отказываться от неё не будем, но та стипендия, которая есть сейчас, и даже та стипендия, которая установлена постановлением Правительства (я недавно его подписал) для студентов 1-го и 2-го курсов, которые хорошо успевают, в смысле, получают хорошие и отличные оценки, первый и второй год обучения – 6 300 рублей, – это всё равно не те деньги, на которые можно прожить. Поэтому мы стипендию, конечно, оставим, будем стараться её увеличивать по мере возможности государства, но фиксировать какие-то размеры – я, честно сказать, особого смысла в этом не вижу, просто потому что стипендия не даёт даже минимальных возможностей для того, чтобы поддерживать какой-то баланс. Стипендия – это скорее, знаете, в настоящий момент просто оценка государством того, как ты учишься, того, как ты прикладываешь силы, старания. Если получится, мы, конечно, будем совершенствовать стипендиальную систему. Но если говорить о методических вопросах, если вы считаете, что без этого трудно распределять стипендиальный фонд, об этом можно подумать. Но, может быть, тогда (я сейчас формулирую с листа, что называется) подумать о том, чтобы устанавливать минимальную стипендию внутри университета? Это невозможно сейчас? В общем, по методике мы, естественно, подумаем, но просил бы иметь в виду всё, что я сказал. Говорю вам об этом предельно откровенно, просто для того, чтобы у вас не было залакированной картинки: по стипендиям ситуация вот такая.
Так. Давайте, вам слово.
В.Чивильдеев: Владимир Чивильдеев, 5-й курс, экономист, председатель объединённого совета обучающихся СФУ. Дмитрий Анатольевич, вопрос частный и одновременно глобальный. Недавно выяснилось, что я стану членом делегации на всемирном саммите G20, который будет проходить в Петербурге в апреле.
Д.Медведев: Что значит выяснилось?
В.Чивильдеев: Я участвовал в отборе и…
Д.Медведев: Такое чудо произошло или что?
В.Чивильдеев: Нет, я участвовал в отборе, выиграл…
Д.Медведев: Это другое дело.
В.Чивильдеев: Да, именно так всё было. Как Вы знаете, по итогам всех таких саммитов на протяжении нескольких лет, уже шести, наверное, подписывается молодёжными лидерами стран итоговое коммюнике, которое передаётся главам стран «большой двадцатки», настоящим главам. Вопрос до боли прост: доходят ли эти документы до глав стран? И если да, то как они влияют вообще на политику, как это потом продвигается и слышен ли голос молодёжи на международной арене?
Д.Медведев: И ответ будет до боли прост: доходят. Именно этими документами мы и руководствуемся впоследствии.
А.Грибкова: Здравствуйте, Грибкова Анна, институт космических и информационных технологий. Дмитрий Анатольевич, смотрите, в нашем университете очень хороший штат преподавателей. Нам дают просто потрясающие знания, хорошие навыки, именно профессиональные. И вопрос такой. Эти навыки хочется где-то применить, и есть ли возможность именно на государственном уровне дать такую возможность студентам, то есть попросить государственные учреждения, которые заинтересованы в специалистах в данной области, давать им какие-то задания либо какие-то поручения, чтобы они уже знали, что будет: какая будет практика, когда они выйдут после университета. Если нет такой возможности, то какие ограничения?
Д.Медведев: Вы знаете, я, честно говоря, считал, что у вас это должно быть реализовано в той или иной степени. Это, по-моему, нормальная профессиональная ориентация, это нормальные взаимоотношения между конкретной кафедрой, конкретным факультетом и тем или иным государственным учреждением. У вас этого нет вообще, что ли? Скажите, пожалуйста. Вы на практику-то куда собираетесь идти?
А.Грибкова: Практику сами студенты себе ищут. Но этого очень мало, этого не хватает, чтобы выйти специалистам, которые знают, что будет реально…
Д.Медведев: Вы имеете в виду, чтобы просто сами организации, сами учреждения приходили и присматривали для себя специалистов будущих? Или что имеется в виду?
А.Грибкова: Да. Я не говорю, что обязательно надо принуждать.
Д.Медведев: Так, меня немножко удивили…
А.Грибкова: Организация вообще должна быть заинтересована в специалистах.
Д.Медведев: Оно так и есть, но на самом деле это, конечно, очень сильно зависит от специализации, от профессии вашей. Но вообще-то для меня это странно слышать, потому что по-хорошему в каждом университете, в успешном университете (а у вас успешный университет) должен быть круг организаций, которые не только вам помогают, но и которые заинтересованы в том, чтобы получать специалистов, которые устанавливают прочные отношения с университетом, факультетом, кафедрой, конкретными студентами. Если этого нет, то нужно сказать вашим начальникам, чтобы они этим занялись. Как? А студенты говорят, что никому не нужны, что уходят в безвоздушное пространство потом…
А.Грибкова: Просто я имею в виду, что летней практики недостаточно и есть ли возможность...
Д.Медведев: У вас есть на примете такая организация?
А.Грибкова: Конкретного примера пока нет. Но я имела в виду…
Д.Медведев: Придумайте такую организацию, скажите ректору, он обязательно вас познакомит.
Так, давайте вам.
Вопрос: Дмитрий Анатольевич, здравствуйте. Меня зовут Илья. Магистрант первого года обучения, институт управления бизнес-процессами. Ехал к Вам на встречу и по радио услышал новость, что Президент поручил Правительству разработать ряд мер по реорганизации неэффективных вузов. Наш вуз к таким не относится, слава богу, но по стране их много, в том числе и с достаточно громкими именами. Скажите, пожалуйста, что с такими вузами будет, что будет со студентами, будут ли такие вузы расформировываться?
Д.Медведев: О коллегах заботитесь, то есть?
Ответ: Не без этого.
Д.Медведев: Понятно.
Проблема университетов, их, так сказать, кредитоспособности, их востребованности образовалась не сегодня и не в связи с поручениями какими-то. Не скрою, я ещё лет пять или шесть назад говорил о том, что, на мой взгляд (а я всё-таки 10 лет преподавал в университете), общее количество высших учебных заведений у нас очень большое, избыточно большое. Но дело даже не в количестве учебных заведений, а в том, каков уровень знаний в этих учебных заведениях даётся. Он, к сожалению, очень разный. У нас есть вузы, которые, на мой взгляд, способны конкурировать с ведущими университетами мира, и у нас, к сожалению, есть университеты, как бы это сказать помягче… Я сейчас говорю даже не о фиктивных университетах, а об университетах, после которых… У меня очень большие сомнения в уровне знаний, которые там получают студенты. И я бы крайне не хотел таких специалистов принимать на работу. Но дипломы у всех одинаковые, это и породило необходимость определить, всё-таки какова реальная ситуация – какие университеты способны собирать преподавателей, проводить правильные занятия, читать правильные курсы, формировать правильные учебные планы, а самое главное – давать правильные знания, а какие университеты в настоящий момент к этому не способны.
Идея провести мониторинг – неновая, хотя на самом деле, конечно, она породила очень такую существенную эмоциональную волну. Студенты заволновались, заволновались преподаватели. Сразу хотел бы сказать: сам по себе этот мониторинг ещё ничего не означает, это просто свидетельство того, что в том или ином университете ситуация неблагополучная, и некая возможность эти проблемы устранить. Но если всё-таки в какой-то обозримой перспективе – а это ещё должно определить Министерство образования и Правительство – такой университет всё-таки не показывает правильных результатов, знаний не даёт, то в этом случае действительно можно поставить вопрос о его реорганизации. Это всё должно проходить органично. Студенты, которые учатся в таких университетах, которые поступили туда, должны обязательно доучиться после реорганизации соответствующего университета, если этот университет, например, присоединяется к более сильному университету. То есть здесь не должно быть никаких жёстких решений и не должно быть нарушения прав ни студентов, ни преподавателей, но это всё-таки способ концентрации наших университетских сил. Это способ создания более сильных университетов, а в этом, мне кажется, мы должны быть заинтересованы все. Я не знаю, какое количество университетов в конечном счёте нам необходимо, могу лишь сказать, что сейчас в нашей стране университетов приблизительно в 2 раза больше, чем было в Советском Союза, который, как известно, был в 2 раза больше по населению, чем Российская Федерация. Но и ситуация изменилась, и жизнь изменилась. Я недавно одну умную книжку читал, там анализируется, что произошло с профессиональными требованиями за последние 70 лет. И приводится такой пример из американской жизни, но на самом деле он полностью применим и к нам: для того чтобы хорошо устроиться на работу 50 лет назад, выпускнице средней школы в Америке требовалось получить среднее образование и научиться печатать на пишущей машинке, иметь базовые знания по основным предметам, и в целом карьера такого человека могла складывать довольно благополучно. Сейчас этого абсолютно недостаточно. Практически ни на одну работу невозможно устроиться, не имея высшего образования. Почему я об этом говорю? Потому что, наверное, нам и нужно больше университетов, чем это было в советские времена.
Когда я оканчивал университет, точнее, когда я оканчивал школу, процентов 30 выпускников школы шло учиться в университет, и только эти 30% составляли, условно говоря, студенчество. 70% выпускников школы, средней школы, десятилетки тогда, шло работать или получать специальное среднее образование, и это считалось нормальным. Сейчас это уже ненормально, возврата к такой системе знаний уже нет. У нас абсолютное большинство выпускников идёт в университеты. Это, во-первых, позволяет людям социализироваться, получить дополнительные знания, уже не школьные, поэтому в любом случае мы, по сути, находимся в ситуации, когда и в будущем абсолютное большинство выпускников школ будет поступать в университеты и будет получать высшее образование. Это абсолютно нормально, но мы должны всё-таки обеспечить возможность для выпускников школ получать качественное образование, потому что очень обидно, когда люди учатся на платных отделениях или в платных университетах, да ещё получают, скажем прямо и жёстко, паршивые знания. Этого быть не должно. Именно с этим и связана идея проведения мониторинга неэффективных вузов, их последующей реорганизации и создания более эффективной системы высшего образования.
Вопрос: А каким должен быть критерий эффективности, на Ваш взгляд?
Д.Медведев: Да, это правильный вопрос. Критериев на самом деле может быть много, может быть мало. Назову то, что мне кажется важным. Первый и главный критерий – это востребованность выпускников, их оценка рынком, их оценка научным сообществом, их оценка университетским миром. Я приведу пример, который мне ближе, потому что я этим занимался, например, когда работал в Петербурге. Я оканчивал Петербургский университет, юридический факультет. В тот период, когда я начал заниматься уже практической деятельностью, занимался юридической практикой, бизнесом, у нас уже появилось 40–50 юридических факультетов в различных университетах, причём очень часто никакого отношения к гуманитарным наукам не имеющих. И я уже, когда принимал к себе людей, естественно, просто исходил из того, какой вуз может дать какое образование. И значительная часть выпускников этих квазиюридических факультетов не имела никаких шансов быть принятыми на работу, потому что я не верил в их знания. Вот это ключевой критерий, хотя бывают исключения. Безусловно, может быть очень талантливый человек, который учился в среднем и даже, так сказать, весьма унылом вузе, да? Но в целом это тем не менее главный критерий – рынок, востребованность специалиста. И, конечно, уровень знаний, которые можно проверить при помощи различного рода комиссий, тестов и так далее. Я бы на эти два аспекта обратил самое пристальное внимание.
Так, мы что-то такие всё умные темы обсуждаем. Может, что попроще есть? У вас попроще? Давайте, хорошо, чтобы не совсем скучно было.
С.Яриков: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! Меня зовут Станислав Яриков. Я магистрант второго года Института инженерной физики и радиоэлектроники. Также представляю движение студенческих отрядов СФУ.
У меня такой вопрос: мы вот собрались все со своими какими-то званиями, положениями, своими мыслями…
Д.Медведев: Ух, как мне здорово повезло-то – со званиями, положениями! В хорошее я общество попал!
С.Яриков: Тем не менее мы все остаёмся простыми людьми и нас интересуют общечеловеческие проблемы. Я вот к чему клоню: сегодня 14 февраля.
Д.Медведев: Спасибо, что напомнили, а то у меня часы отняли – даты даже не помню.
С.Яриков: Хочется коснуться этой темы. Дело в том, что лично я испытываю душевные терзания от неразделённой любви. И хотелось бы спросить у Вас: была ли у Вас в жизни такая ситуация? И просто услышать совет Председателя Правительства, как влюбить в себя девушку.
Д.Медведев: Молодец, вот это правильный студенческий вопрос, заданный в правильный адрес.
Знаете, у меня, конечно, как у любого человека, много чего было и, надеюсь, ещё будет. Могу сказать, что, когда ты учишься в университете, когда ты ещё совсем молодой, может быть, даже свои чувства ты оцениваешь несколько иначе, именно поэтому студенческая пора самая прекрасная. Я думаю, что вам, если у вас сейчас такая пора, нужно быть настойчивым. Абсолютно серьёзно говорю: знаю по собственному опыту. Если проявляешь настойчивость и в этом деле, всегда достигаешь результата, если ты, конечно, по-настоящему любишь человека и хочешь быть с ним вместе. Это главное, что я хотел бы вам порекомендовать. Любовь всегда побеждает.
Так, про любовь поговорили. Теперь про что? Пожалуйста…
С.Павлюц: Добрый день. Зовут меня Сергей Павлюц, я студент четвёртого курса Института физической культуры и спорта. Также я председатель секции спортивного туризма Сибирского федерального университета.
В нашем университете очень много студенческих организаций, которые состоят в структуре вуза, имеют финансирование. Но не на все идеи, не на все проекты у вуза есть финансирование, и многие организации хотят поменять немножко свой формат и стать некоммерческими организациями, но в структуре вуза. Что им это даёт? Во-первых, они могут пользоваться благами университета, помещениями, той инфраструктурой, которая есть у нас сейчас в вузе, но в то же время участвовать в грантах, проектах и развиваться больше вширь и давать возможность студентам себя реализовывать. Возникает такая проблема, что в законодательстве не прописано и нет таких понятий, как «студенческие некоммерческие организации», которые могут, например, находиться в составе вуза. Так как мы только организуем такую организацию, мы выходим из состава вуза, и с университетом у нас уже будут отношения на договорах. Возможно ли сделать какие-то изменения либо поправки в законодательство для создания именно студенческих некоммерческих организаций?
Д.Медведев: Давайте подумаем. В принципе, можно, конечно, и поменять законодательство. У нас тем более в этом году вступает в силу закон об образовании, и там много новелл содержится. Но я так понимаю, что вы это предлагаете не ради того, чтобы какую-то новую организацию создать, а чтобы эта организация имела какие-то возможности, какие-то дополнительные права. Это всё нужно взвесить. Я не исключаю вероятности того, что подобные некоммерческие организации могут создаваться. Надо тогда просто понять, что мы можем им дать, что сделает их более привлекательными, что сделает их более активными, позволяющими решать те задачи, которые студенты перед собой ставят, потому что мы создаём (надеюсь, и у вас это есть) малые предприятия при университетах, которые занимаются инновациями, которые занимаются различными другими вопросами, но можно создавать, наверное, и некоммерческие организации подобного рода. Давайте обсудим это. Я поговорю с Министром образования, подумаем.
Хорошо, давайте те, кто сидит у нас прямо на лестнице.
Реплика: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! Зовут меня Марклен, студент 3-го курса экономического факультета. Мне приятно, что я Вас вижу на расстоянии 10 метров...
Д.Медведев: Я даже готов подойти ещё ближе.
Реплика: Через телевизор ближе, но так лучше, поверьте.
Д.Медведев: Да в жизни вообще лучше. Это же понятно.
Вопрос: Вопрос такого характера: в годы студенчества были у Вас сомнения по поводу правильности выбранной профессии? Просто я смотрю, Вы не по специальности работаете немножко.
Д.Медведев: Это вам так кажется. Для того чтобы заниматься этой работой, моя специальность очень хорошо подходит. Я говорю абсолютно серьёзно.
Сомнений, как это ни удивительно, не было. И я очень рад тому, что когда-то я поступил на юридический факультет. У меня ни тогда, когда я учился, ни впоследствии не было никаких сомнений, что я правильно выбрал для себя специальность. Может быть, мне повезло, спасибо родителям, которые в какой-то момент тоже мне порекомендовали, говорили: «Вот, кажется, туда тоже неплохо поступать было бы». Но у меня никаких сомнений не было! С другой стороны, и последующая моя жизнедеятельность отчасти доказывает справедливость этого выбора.
Что же касается самой юридической специальности, я не буду пропагандировать её преимущества, хотя здесь, я так понимаю, юристы присутствуют тоже. В любом случае, я считаю, что она позволяет получить базовые знания по самому широкому кругу вопросов и впоследствии сделать, в общем, неплохую карьеру.
Хорошо. Так, теперь давайте сюда подойдём. Одни молодые люди. Давайте всё-таки девушке дадим выступить. Пожалуйста.
Вопрос: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! Меня зовут Ольга, я студентка четвёртого курса Института космических и информационных технологий.
Д.Медведев: Здесь у нас космические и информационные технологии все сконцентрированы. У вас тоже есть проблемы в коммуникациях с организациями, нет?
Ответ: Нет.
Д.Медведев: Ну ладно, хорошо.
Вопрос: Но меня, как студентку всё-таки информационного вуза, такой вопрос интересует: не считаете ли Вы нужным включить в прожиточный минимум услуги пользования интернетом и сотовой связью? Потому что век информационный, и считается, это необходимо всё-таки.
Д.Медведев: Кстати, интересная постановка вопроса. Я об этом не думал, но как человек, который действительно много внимания уделяет информационным технологиям и средствам коммуникации… Может быть, вы и правы, пора уже ставить этот вопрос в повестку дня. Действительно, может быть, это пора уже относить к потребительской корзине как минимум и рано или поздно – к прожиточному минимуму. Мы подумаем с нашим Управлением статистики, с Росстатом, как поступить.
Так. Иду туда. Что вы так рукой делаете? Ну хорошо, давайте.
А.Аксёнов: Здравствуйте! Я студент 1-го курса Института педагогики, психологии и социологии Аксёнов Андрей.
Д.Медведев: Не скажешь по виду, я думал, вы выпускник.
А.Аксёнов: Мой вопрос связан с моей будущей профессией. Сейчас профессия учителя – это не престижно. Что нужно делать для того, чтобы она стала престижной? Ведь сейчас во многих школах не хватает учителей. И даже после окончания педагогических институтов многие выпускники не идут работать по данной специальности. Как решить эти проблемы?
Д.Медведев: Андрей, вы знаете… Как решить? Надо, чтобы вы, когда окончите свой университет, пошли-таки в школу работать. Говорю об этом абсолютно серьёзно, потому что на самом деле престижность той или иной специальности определяется и тем, куда потом идут работать выпускники. После окончания наших педагогических университетов, институтов значительная часть людей до сих пор распределяется не в школу, и это ненормально. Вопрос: действительно ли нужно нам такое количество педагогов выпускать, если они не идут в школу? А с другой стороны, какова профессиональная ориентация самих студентов? Вы же когда выбирали для себя специальность, вы об этом думали? Значит, выбор свой сделали сознательно? В школу пойдёте работать?
А.Аксёнов: Да.
Д.Медведев: Ну вот. Это, конечно, одна сторона медали. Вторая, конечно, заключается в том… Здесь я скажу, наверное, понятные вещи для вас – конечно, это зарплата педагогов, это нормальный набор социальных стандартов: зарплата, жильё. Если два этих фактора будут решены, будут достигнуты – всё нормально. По зарплате учителям, мне кажется, за последнее время мы всё-таки сдвинулись с мёртвой точки, и в настоящий момент у нас всё-таки эта зарплата растёт и поставлены вполне реальные цели – она уже выходит на уровень средней по региону, что на самом деле неплохо для бюджетников. Но, конечно, нет предела совершенству и нужно будет и дальше стараться её увеличивать, использовать различного рода коэффициенты, использовать так называемое нормативно-подушевое финансирование, использовать другие критерии оценки, с тем чтобы педагоги получали нормальные деньги. Это первое. И второе – нужно дать педагогам нормальную систему предоставления жилья. Будет ли это ипотечная система или какая-то другая, но учитель должен быть способен решить свою жилищную проблему. При наличии этих двух факторов, мне кажется, никаких проблем не будет. Ну и, наконец, может быть, самое главное – это желание. Это самое главное, мне кажется, потому что учитель – это не только профессия, это образ мыслей, это склад характера. Учителя ни в одной стране мира не получают зарплату больше, чем представители бизнеса, но в учителя идут. Люди трудятся, становятся педагогами, потому что им это нравится. Вот так.
Давайте девушке дадим слово, потом ещё вон тоже… Пожалуйста.
Е.Рыжова: Здравствуйте! Меня зовут Рыжова Елена, студентка инженерно-строительного института. Я знаю о предложении внести изменения в статью федерального закона об обязательном распределении студентов на рабочие места после выпуска. Хотелось бы узнать Ваше мнение об этом, как Вы к этому относитесь?
Д.Медведев: Я считаю, что невозможно загнать железной рукой людей в счастье. Все попытки, которые предпринимались в нашей стране до этого, закончились не очень хорошо. Возврата к обязательному распределению быть не может. Но, с другой стороны, я считаю абсолютно оправданным, чтобы работодатели или государство как работодатель, которое платит за бюджетное место студента, могло заключить с таким студентом, который обучается бесплатно, договор при зачислении в вуз, смысл которого в следующем. Если мы за тебя платим, то мы просили бы тебя поработать в конкретном месте. Если ты не хочешь работать в конкретном месте – это твоё право, верни денежки. Вот это возможно. Это, наверное, не должно практиковаться повсеместно, но это может практиковаться по дефицитным специальностям и только в том случае, если студент подписал при зачислении в вуз соответствующий договор и никак иначе.
Вопрос: Я являюсь преподавателем военной кафедры Института военного обучения…
Д.Медведев: То есть вы преподаватель?
Ответ: Да, и студент вечернего факультета юридического. Вопрос у меня такого характера: у нас обучаются студенты военной подготовке с присвоением им звания офицеров запаса, лейтенантов. Сейчас у нас такая тенденция – увеличивается кадровый состав офицеров.
Д.Медведев: А вы что преподаёте на военной кафедре?
Вопрос: Я военно-техническую подготовку преподаю – цикл «Радиоэлектронная борьба». У меня такой вопрос: будут ли всё-таки призываться студенты военной кафедры на службу в Вооружённых силах в качестве офицеров? И второй вопрос: каковы перспективы развития военных кафедр? Потому что военная кафедра вкладывает очень много в студентов, именно в формирование их личности, военно-патриотическое воспитание. И можно ли ввести общевоенную подготовку как обязательный предмет для всех студентов, обучающихся в институте, чтобы они были готовы, во-первых, пойти в армию, нести службу и, в случае чего, защитить свою Родину?
Д.Медведев: Вы знаете, я считаю, что призыв выпускников университетов, получивших военно-учётные специальности на военных кафедрах должен определяться потребностями самих Вооружённых сил и никак иначе. Если есть необходимость призывать, надо призывать, чтобы какое-то количество выпускников послужило лейтенантами. Может быть, кто-то останется и дальше служить в Вооружённых силах. Если нет необходимости или полностью состав офицерский укомплектован профессиональными кадрами военными, тогда не надо призывать. Так было всегда.
Когда я заканчивал университет, у нас была военная кафедра в Ленинградском университете, нам всем присваивали воинские звания, и я по окончании получил звание лейтенанта – вас, наверное, удивит – артиллерии, что на самом деле (здесь я с вами хочу согласиться) мой кругозор довольно существенно расширило. Потому что законодательство о военной службе или навыки в области военной юриспруденции, их и так можно получить, а то, что я стал ещё и лейтенантом артиллерии, дало мне представление о немножко другой сфере жизни. Я не уверен, конечно, что сейчас нужно готовить из юристов артиллеристов (по-моему, их и не готовят больше), но тем не менее это были небесполезные знания. Что же касается, ещё раз говорю, будущего трудоустройства и возможности зачисления в Вооружённые силы, в кадровый состав, то это решение должно приниматься самим Министерством обороны, и исходить оно должно из потребностей самих Вооружённых сил. Мы в любом случае армию свою меняем, она у нас становится более профессиональной, более компактной, отсюда и вытекают все решения.
Так, галёрка? Ну давайте, пожалуйста.
А.Авдеева: Александра Авдеева, Институт филологии и языковой коммуникации, журналистика. Также я представляю штаб студенческих отрядов СФУ. Мы все, студенты, красноярцы, сибиряки, очень верим в то, что Универсиада будет проходить именно у нас. Но для проведения такого масштабного события необходимы специалисты мирового уровня – переводчики, управленцы, журналисты, конечно…
Д.Медведев: Как вы.
А.Авдеева: Вопрос такой: Дмитрий Анатольевич, будут ли изменены приоритетные направления развития образования в связи с проведением таких значимых событий для нашего региона и страны в целом?
Д.Медведев: Такой серьёзный заход. Да вообще всё надо поменять в связи с этим. Понимаете, я считаю, мы прежде всего просто должны на себя посмотреть и постараться сделать всё… В данном случае я говорю «мы», потому что я не отделяю себя от идеи проведения Универсиады в Красноярке. Только что мы встречались с нашим уважаемым коллегой – французским руководителем соответствующей общественной организации (Клод-Луи Гальен – президент Международной федерации студенческого спорта (FISU)), где говорили о том, как готовиться к испытаниям. Но победить можно только в том случае, если Красноярск, если все здесь присутствующие, если университетская общественность, если жители города, если жители всей страны, если Правительство Российской Федерации, другие руководители будут этого хотеть.
Реплика: Мы хотим.
Д.Медведев: Мы тоже хотим. Одного хотения мало – нужно показать, что мы лучшие. И об этом как раз был разговор. Я думаю, шансы у нас неплохие, потому что мы в последнее время показали, что мы способны такие соревнования организовывать. У нас в этом году состоится Универсиада в Казани. Я уверен, она пройдёт на самом высоком уровне. Шесть лет – достаточно большой срок, для того чтобы не возникало ощущения, что только в России проводятся соревнования, хотя у нас, не скрою, вы знаете об этом не хуже меня, будет Олимпиада, будет чемпионат мира по футболу. Тем не менее университетские соревнования – это отдельные соревнования, и нужно показать, что всё, что будет сделано, например в Красноярске, впоследствии будет служить университетскому наследию, что это улучшит общую образовательную ситуацию, улучшит возможности для занятия спортом. Вот если мы всё это продемонстрируем, то тогда, наверное, мы победим. Всё в наших руках! А вы об этом ещё что-нибудь хорошее напишете, если вы к тому времени будете заниматься журналистикой.
Так, теперь в эту сторону зайдём. Хорошо, давайте вам.
О.Петрусь: Добрый день, Дмитрий Анатольевич. Петрусь Ольга, Институт нефти и газа. Наш Красноярский край – один из самых больших по территории субъектов Российской Федерации. У меня вопрос по проезду студентов. Я живу на Крайнем Севере в Туруханском районе Красноярского края, и единственный транспорт, на котором я могу добраться домой, – это самолёт, исключая летнее время. Проезд составляет 20 тыс. рублей – немаленькая сумма. Ранее, до 18 лет, билет оплачивался по северному льготному проезду родителей. После 18 лет мы оплачиваем его самостоятельно. Возможно ли предоставление льготного проезда для студентов на момент нашей учёбы и хотя бы раз в год?
Д.Медведев: Хороший вопрос. У университета есть на это деньги?
Реплика: Стараемся помогать, есть возможность. Просто обращаться надо…
Д.Медведев: Я считаю, что возможно за счёт средств университета. Так, давайте ещё кому-нибудь здесь дадим. Давайте ещё вам.
Е.Акунченко: Меня зовут Акунченко Евгений. Я студент 4-го курса Юридического института. Вопрос у меня следующего содержания: пару лет назад, да и сейчас тоже, звучат предложения ввести практику выдачи выпускникам вузов характеристик от профессиональных ассоциаций, сообществ, созданных в России. Как, на Ваш взгляд, возможно ли введение такой практики? Нужна ли она на данный момент? Если да, то как будет происходить взаимодействие студента с данными ассоциациями, как они смогут определять возможности, навыки студента, давать ему характеристику? Ведь в ситуации, например с нами, юристами, у нас ситуация полегче, у нас есть молодёжное объединение Красноярского регионального отделения Ассоциации юристов России, и мы с ним активно взаимодействуем. А как в других профессиях это будет обстоять, если всё-таки эта практика нужна?
Д.Медведев: Вы знаете, я бы сказал так: эта практика, наверное, возможна, но в тех случаях, если профессиональные ассоциации являются авторитетными, потому что далеко не все профессиональные ассоциации могут предъявить свой авторитет, что называется. И далеко не все профессиональные ассоциации являются монопольными носителями той или иной информации. Мы понимаем, откуда это всё взялось, потому что во многих странах реальную профессиональную оценку специалисты получают от профессиональных ассоциаций. И даже членство в этих профессиональных ассоциациях является неотъемлемым условием для того, чтобы тебя приняли в корпорацию. Не важно, чья это корпорация, из кого она состоит – из адвокатов, например, или врачей. Но наши саморегулируемые организации, наши ассоциации, наши профессиональные сообщества, все очень разные, и поэтому я бы каких-то эксклюзивных прав им пока не передавал. Но в будущем на самом деле я считаю, что это действительно правильное направление, потому что кто как не профессиональная ассоциация способна давать оценку специалисту? Но мне кажется это важнее не на стадии окончания или завершения учёбы в университете, потому что при всём уважении, но вы только начинаете работу, в профессиональном плане вы ещё пока… не хочу никого обижать, но почти ничего из себя не представляете. Гораздо важнее, чтобы такие ассоциации профессиональные следили за профессиональным уровнем своих членов в тот период, когда они там работают и когда, например, исключение из этой ассоциации за какой-то должностной проступок, за непрофессиональные действия означало бы, что человек, по сути, лишается карьерных перспектив. Вот это мне кажется важным, но ещё раз повторяю: только в той ситуации, когда эти ассоциации будут авторитетными и когда они будут обнимать, включать в себя абсолютное большинство представителей той или иной профессии. А пока, как говорят юристы, такого конститутивного значения, или определяющего значения, я бы этому не придавал, иначе такого понаделаем, что никому не разобраться.
Так, ну что? Сколько у нас там времечка-то? У меня есть такое предложение. Мы сколько общаемся? Час? Больше? Тогда так: по два вопроса от каждого сектора и подводим черту. Лады? Давайте начнём отсюда. Пожалуйста. Давайте одному молодому человеку и одной девушке… Пожалуйста.
К.Лукьяненко (магистр 2-го курса Института фундаментальной биологии и биотехнологий Сибирского федерального университета): Добрый день! Меня зовут Кирилл. Я из Института фундаментальной биологии и биотехнологий. У меня есть такой маленький стратегический вопрос по науке.
Д.Медведев: Маленький или стратегический?
К.Лукьяненко: Маленький стратегический. На осеннем форуме «Открытые инновации», где, я помню, Вы тоже присутствовали, специалисты из Гарвардской бизнес-школы делали очень интересный доклад, в котором оценивали роль влияния государства на финансирование НИР и НИОКР. В России на 2011 год это составляет 75% – государство. В Китае и Штатах, наоборот, 75% – это частный сектор. Как в связи с этим будет меняться ситуация дальше и что для себя Правительство вынесло, и вынесло ли с этого форума в плане науки и особенно инноваций?
Д.Медведев: Форум на самом деле интересный хотя бы потому, что там представители различных компаний (и крупных, и не очень больших) делятся своим опытом, своими разработками. Непосредственно с форума - знаете, как правило, там ничего не говорят такого, чего бы ты не слышал... Но иногда там тем не менее возникают какие-то интересные идеи, которые могут быть воплощены в жизнь. Что же касается процента финансирования, то я с этим и согласен и не согласен. Я согласен с тем, что у нас неправильный процент, если брать, например, финансирование науки, опытно-конструкторских, научно-исследовательских работ нашими частными компаниями. Очень важно, чтобы их процент участия в этом был гораздо выше, чем сегодня, и мы всячески их к этому побуждаем – и кнутом, и пряником, и законами, льготами. Ситуация на самом деле становится лучше, потому что если говорить о государственных компаниях, а у нас их много пока, то этим государственным компаниям мы просто вынуждены были через Правительство дать разнарядку финансирования инноваций, просто зафиксировать это решениями советов директоров и так далее. Они скрепя сердце, но это делают, потому что они не привыкли на это выделять большие деньги. Сейчас они стали это делать, и это уже немаленькие деньги, это уже сотни миллиардов рублей. Это хорошо. С другой стороны, государству в полной мере из этой сферы тоже не уйти. Вы сказали, что у них там, условно говоря, пропорция 75 на 25 (75 – частные деньги, 25 – государственные). Меня как-то удивило. У меня тоже были близкие к этому ощущения, но, разговаривая с руководством Стэнфордского университета в Америке, я у них спросил: «А у вас как?» Они говорят: «У нас 90% – это государство финансирует».
Вопрос: В конкретном университете?
Д.Медведев: Да, в конкретном университете. Притом что в Стэнфорде, да и в других университетах (может быть, для инноваций там более показательным является MIT, но не важно на самом деле, там у них тоже сильная школа), для них характерно наличие большого эндаумента. У каждого из этих американских вузов и других вузов эндаумент, измеряемый десятками миллионов долларов. И тем не менее эти заказы, эти НИОКР идут в значительной мере по линии государства, и это в самой частной экономике мире, коей является американская. Поэтому нам, я имею в виду в данном случае государство, нельзя из этой сферы уходить пока. Мы будем продолжать финансировать эту деятельность, потому что если мы не будем этого делать, то, к сожалению, не будет правильной директории, не будет правильной акцентировки, не будет правильных примеров. Наших частников при всей моей любви и уважении к нашему частному бизнесу ещё нужно толкать в разные места, чтобы они занимались исследованиями, и делать это жёстко.
Пожалуйста.
С.Козлова: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич. Я Софья Козлова, Институт космических и информационных технологий, 5-й курс.
Д.Медведев: То есть космос у нас сидит на этой линейке?
С.Козлова: Да, это как раз представители нашего института. В связи с развитием информационных технологий у меня назрел вопрос про бумажные носители информации. У нас в университете выпускается множество газет студентами, причём не только журналистами. Вопрос таков: какое место в Вашей жизни занимают бумажные носители информации? Как скоро, на Ваш взгляд, книги в бумажном переплёте и печатные издания будут вытеснены электронным форматом?
Д.Медведев: Никогда не будут вытеснены. Я читаю книжки в электронной форме уже где-то года два. Вижу в этом больше преимущество, я как-то об этом уже говорил. Читать удобно, потому что можно сразу читать десять книжек: одну закрыл – другу открыл. И всё это у тебя перед глазами. И глаза не устают, у меня во всяком случае. Гаджеты современные, мне во всяком случае, более или менее комфортны, но удовольствие полистать бумажную книгу ни с чем не сравнимо. Поэтому я считаю, что всегда будут поклонники традиционных книг и прекрасные библиотеки, составленные из традиционных книг, и, конечно, теперь будут электронные носители – пусть они сосуществуют в мире. Мне кажется, это нормально. Мы все любим современные машины, но восхищаемся старинными машинами. Так и с книгами, так и со всем другим.
Трудно выбирать. Давайте вам и, наверное, исходя из гендерного принципа, ещё одной девушке.
И.Валиулов: Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! Меня зовут Илья Валиулов, студент 4-го курса Политехнического института, факультет энергетики, также являюсь представителем студенческих отрядов.
У меня вопрос касательно налогов и налогообложений – куда наши налоги идут.
Д.Медведев: А куда они идут?
И.Валиулов: В нашей стране, я порыскал в интернете и на Росстате, сейчас порядка 715 тыс. врачей и средняя их зарплата – 22–23 тыс. рублей. А учителей – почти 1,4 млн, и у них примерно такая же средняя зарплата. Я поискал ещё статистику стоимости содержания заключённого в тюрьме в Хакасии: в год 28 тыс. рублей. В год!
Д.Медведев: А чего это вас так озаботило?
И.Валиулов: А я подведу потом.
Д.Медведев: Хорошо.
И.Валиулов: Пособие на ребёнка от полутора до трёх лет – 2,5 тыс. рублей в месяц, а от 3 до 16 лет – 200 рублей в месяц. Количество же чиновников в нашей стране сейчас примерно 1 млн, а некоторые журналистские издания насчитывают даже 5 млн. Их средняя зарплата – 65 тыс. рублей, это не считая различных бонусов, служебных машин, квартир и всего прочего. Также им, так как они ближе к власти, удобнее коррупционировать. Такой вопрос: делается ли что-то государством, чтобы сместить акценты, куда тратятся сейчас наши налоги, в сторону людей, которым реально трудно, которые образовывают нас и которые лечат нас?
Д.Медведев: Вопрос правильный на самом деле. Вы мне цифры называли. Я тоже некоторые вещи назову. Первое – в отношении главного, делается ли что? Это в конечном счёте людям надо оценивать, конечно, и вам в том числе. Мне думается, что за последние годы мы всё-таки довольно много сделали, для того чтобы разрыв между оплатой труда важнейших бюджетников, а это врачи, учителя и представители других профессий, если не полностью снивелировать, то сгладить, потому что ещё совсем недавно заработная плата учителей и врачей, напомню (это тогда, когда я уже в Правительстве работал, но это было шесть лет назад), составляла от 5 тыс. до 10 тыс. рублей. И это, конечно, была запредельно низкая зарплата. Сейчас зарплата очень сильно дифференцирована от региона, это правда. У нас страна такая: она действительно очень разная. Заработная плата врача или учителя в Москве составляет 70–80 тыс. рублей. Это Москва. К сожалению, таков разрыв между столицей и многими другими регионами, и вот этот разрыв необходимо, конечно, опять же закрывать. Тем не менее зарплата выросла, зарплата по стране практически полностью выведена до уровня средней по региону – именно такую цель мы ставили. Это уже неплохо: средняя зарплата по экономике региона. У нас какая сейчас средняя зарплата по экономике региона в Красноярском крае?
Л.Кузнецов (губернатор Красноярского края): 28 тыс.
Д.Медведев: Учителя столько получают сейчас?
Л.Кузнецов: За IV квартал средняя зарплата – 31 тыс.
Д.Медведев: Ну вот. Я не к тому, что это запредельно высокая зарплата, но я просто к тому, чтобы все мы призадумались, насколько изменилась ситуация за последние, допустим, несколько лет в этой сфере и за последний год. Конечно, мы на этом не остановимся. Зарплата и учителей, и врачей, и профессорско-преподавательского состава будет совершенствоваться и будет расти. По профессорско-преподавательскому составу, напомню, поставлена цель двукратного увеличения заработной платы по экономике. Это мы сделаем, но одновременно, и я хотел бы на это обратить внимание всех присутствующих, сам труд должен меняться – и труд педагога, и труд врача. Я думаю, что мы тоже с вами понимаем, кто-то обладает всеми профессиональными навыками, а кто-то нет. Поэтому наряду с увеличением зарплаты должна меняться профессиональная подготовленность специалистов – и врачей, и учителей. Это тоже абсолютно нормально.
Если говорить о темпах роста зарплаты, то, чтобы вы, уважаемые коллеги, это понимали, нигде в европейских странах нет таких темпов роста, как в нашей стране. Нас всё время упрекают в том, что у нас темпы роста заработной платы бюджетников существенно выше, чем темпы роста производительности труда по экономике. И это одна из наших ключевых целей на ближайшие годы, потому что мы зарплату сильно поднимаем, а производительность труда у нас не растёт так, как надо. А здесь полно экономистов, да и вообще все люди грамотные и молодые. Невозможно обеспечивать рост экономики, если не происходит роста производительности труда, просто разогревая заработную плату. Это первое.
Теперь в отношении чиновников. Чиновники действительно класс специфический. С одной стороны, без чиновников ни одно государство не обходится, с другой стороны, по целому ряду направлений у нас их, чиновников, избыточное количество. И нам нужно заниматься тем, чем мы, собственно, и занимаемся – проводить сокращение государственных служащих. Ещё я когда-то как Президент страны подписывал указ об уменьшении количества федеральных государственных служащих на 20%. Он где-то выполнен, где-то не выполнен. Это сложный процесс, но тем не менее он идёт, и мы сокращаем количество федеральных государственных служащих. То же самое должны делать на региональном уровне, сокращая количество региональных государственных служащих. Но это не значит, что нам надо полностью отказаться от государственной службы и минимизировать количество государственных чиновников, это было бы упрощением, это было бы просто опасным заблуждением. Вы сказали про 5 млн человек – это чушь собачья! Никаких 5 млн чиновников у нас в стране нет, просто иногда так считают всех, кто относится к бюджету, всех, кто получает зарплату из бюджетной сферы. Но тогда в чиновники попадают учителя и врачи. Если так считать, то тогда у нас может быть и 5 млн человек, но они не чиновники, у них нет отношений к государственной службе, на них не распространяется специальное законодательство, они просто получают зарплату из казны. Общее количество государственных служащих в процентах у нас, если по-честному посмотреть, не выше, чем в европейских странах, плюс-минус, но это не значит, что не нужно эту структуру совершенствовать. Федеральных государственных служащих (конечно, без армии и полиции) у нас порядка 400 тыс. человек. Для такой страны, как наша, это не очень много. Но вы правы: совершенствовать эту систему необходимо, и я надеюсь, что все здесь присутствующие так или иначе в этом будут принимать участие. Спасибо.
Так, здесь два человека у нас было. Правильно? Чтобы всё по справедливости. Прошу.
М.Ерёмина: Мария Ерёмина, Торгово-экономический институт, отделение среднего профессионального образования. Я заканчиваю в этом году наш техникум, колледж и, получается, хочу учиться опять на очном, но я не хочу эти два года прожить зря.
Д.Медведев: И не надо.
М.Ерёмина: Ну да. Но у нас в институте нет такой возможности поступить опять на ускоренное, на очное и чтобы оно было бесплатное. У нас только есть заочное, платное и всё.
Д.Медведев: И что? Вы кем хотите стать-то? Я просто не понял. На кого учитесь?
М.Ерёмина: У меня специальность «коммерция».
Д.Медведев: Ну идите, продавайте что-нибудь.
М.Ерёмина: Я не хочу продавать со средним образованием. Я хочу продавать с высшим образованием и хочу учиться.
Д.Медведев: Что нам делать?
М.Ерёмина: Помогите, сделайте что-нибудь!
Д.Медведев: Хорошо. Как вас зовут?
М.Ерёмина: Мария.
Д.Медведев: А фамилия как?
М.Ерёмина: Ерёмина.
Д.Медведев: Ерёмина. Мы подумаем.
Давайте так сделаем: низ и самый верх. И на этом завершим. Давайте, пожалуйста.
Д.Тараканова: Тараканова Дарья, 4-й курс, Институт управления бизнес-процессами и экономики. У меня такой вопрос, достаточно, интересный: я в последнее время сталкиваюсь с рекомендательными списками «100 лучших книг», «100 лучших фильмов». Мне, собственно, хочется узнать, кто формирует эти списки, и узнать у Вас, какой у Вас топ лучших книг, допустим, художественных?
Д.Медведев: Все перечислять надо или как?
Д.Тараканова: Нет, буквально несколько книг, которые Вы рекомендуете прочитать каждому из нас.
Д.Медведев: Спасибо, Дарья. Жалобные какие-то слова несутся. Знаете, я к рекомендациям, что нужно прочитать, что является тем, что иногда называют словечком must отношусь с большим скепсисом. Почему мне кто-то рекомендует что-то читать? Я хочу читать то, что хочу. Если я читающий человек, то я и так знаю, что читают другие. А когда мне говорят: ты обязан прочитать вот это всё, у меня начинается дикая скука. Я сейчас непедагогичную вещь скажу, но скажу. Когда я учился в школе и в нас, по сути, вдалбливали русскую классическую литературу – великую литературу, – очень многие произведения вызывали у меня скуку и нежелание читать их. Именно потому, что нам говорили: «Вы обязаны это всё прочитать». Но сейчас-то я понимаю, что я ещё просто тогда до этих литературных произведений не дорос. Кому-то хочется обязательно прочитать все классические произведения в возрасте 14, 15, 16 лет, а кто-то хочет читать в этот момент другую литературу. Мне кажется, что здесь насилием никакую высокую культуру не привьёшь. При этом, конечно, пожалуйста, можно составлять любые списки, но будут ли ими пользоваться, это большой вопрос.
В то же время, конечно, в программе должны оставаться великие произведения, с которыми надо стараться знакомиться и в школьные годы. У каждого свой путь, например, в классической литературе. Я могу вам сказать, что я, когда в школе учился, например, Достоевского читал с удовольствием, хотя, как правило, наоборот, а Толстого – без удовольствия, но читал, с трудом, но прочитал все тома «Войны и мира». А сейчас, когда я открываю Толстого, у меня уже совершенно другие эмоции. Я не могу вам сейчас назвать книги, которые вы, на мой взгляд, обязаны прочитать, именно в силу тех причин, о которых я сказал, но мне кажется, что читать нужно очень разную литературу. Нужно читать и нашу классическую литературу, и прекрасные образцы зарубежной классической и неклассической литературы. Но самое главное – получать от этого удовольствие. Ведь сейчас в чём основная проблема чтения? В том, что чтение вытесняется на периферию общественной жизни компьютером, всякими электронными приборами, когда можно получить очень интересный визуальный ряд, не прибегая к книгам, буквам, литературе. И это на самом деле испытание, но это не значит, что литература завершается. Я просто смотрю за тем, как читают современные школьники (а вы сами недавно ещё были школьниками), и они читают не так, как мы. У меня ничего другого – скажем откровенно, в те годы, 1980-е годы, это был довольно скучный период нашей истории, – кроме книг, не было. Я действительного много читал в школе того, что можно было прочитать. Вот Александра Исаевича Солженицына прочитать было нельзя, просто можно было за это получить, и поэтому у нас если что-то такое и распространяли, то подпольно, но до меня это даже не доходило. Но, конечно, большинство классических произведений прочитать было можно – и наших, и иностранных. По телевизору ничего интересного не показывали, поэтому ничего другого, кроме как читать книжки, не оставалось. Я понимаю, какой информационный поток сейчас сваливается на современных школьников и на вас, поэтому я не вижу никакой трагедии в том, что современные школьники и студенты не только читают, но и узнают жизнь из компьютеров, из телевизора, который стал гораздо более разнообразным. Можно, конечно, сетовать по этому поводу, но жизнь всё равно будет брать своё. Информационный поток, он сейчас именно такой, и вам нужно в нём ориентироваться, а книжки всё равно читать те, которые вам нравятся, а не те, которые вам навязывают.
Реплика: Можно ещё вопрос?
Д.Медведев: А что? Хотите сделать заявление официальное?
Ответ: Нет. Можно как фотограф фотографу пожать Вам руку?
Д.Медведев: Легко! Спасибо.
Но раз обещал ещё один вопрос, давайте, ещё вам слово и на этом завершаем.
О.Городецких (студентка 5-го курса Института нефти и газа Сибирского федерального университета): Добрый день, я Олеся Городецких, студентка 5-го курса Института нефти и газа. Очень рада, что имею возможность задать этот вопрос лично Вам. Он меня на самом деле очень терзает долгое время.
Д.Медведев: Заинтриговали уже.
О.Городецких: Вопрос касается нашего отечественного автопрома.
Д.Медведев: Как это приятно, когда такие чудесные студентки волнуются о судьбах нашего автопрома. Это просто здорово: это означает, что у нашего автопрома большое будущее, как и у нашей нефти и газа.
О.Городецких: Мне очень интересно, почему на протяжении очень долгого времени внешний вид наших автомобилей никак не меняется? Неужели у нас в России нет дизайнеров очень хороших, талантливых, которые могут придумать новый внешний вид нашему русскому автомобилю, чтобы он был ничуть не хуже такой машины, как BMW, Audi и так далее? Я не думаю, что это так сложно, и наши современные технологии могут нам позволить из металла делать что-то лучше.
Д.Медведев: Олеся, даже не знаю, что вам сказать на это. У меня такое ощущение, что меняется их внешний вид. Видимо, вы на другие машины обращаете внимание. Действительно, наш автопром долгий период развивался по особому сценарию, замкнутому. Он был отделён от мирового автопрома, и поэтому у нас были такие машины, как были, хотя на самом деле, не скрою, в тот период, когда я учился в университете, работал, иметь любую российскую машину было престижно. Моя первая машина, которую я купил, заработав денег, была машина «Жигули» седьмой модели. Когда я её приобрел, я был очень доволен. Это была престижная машина.
Реплика: Это было тогда.
Д.Медведев: Да, это было тогда, совершенно верно. С тех пор много воды утекло. Тем не менее новые образцы, например у нашего ВАЗа, появляются, и это не классические модели с первой по седьмую или какие-то другие, это уже новые машины. Они могут нравиться, они могут не нравиться. Самое главное, что у нас сейчас на рынке есть выбор. Вы можете купить (при наличии денег, конечно) и нашу машину, и не нашу машину. Дизайн их сейчас на самом деле (это вопрос вкуса и оценок) не очень существенно отличается от мировых трендов. Это не что-то сверхъестественное, но всё-таки это уже не те марки, которые на протяжении 30 лет у нас выпускались.
Но вы правы, нам нужно задуматься над тем как будет выглядеть перспективный российский автомобиль, например, через 10–15 лет. И концепт-кары ВАЗом создаются. Я буквально несколько дней назад на эту тему говорил с руководителем всей структуры, которая занимается автомобильной промышленностью у нас. Поэтому я уверен, что красивые автомобили у нас появятся, но когда? Когда этим начнут заниматься профессионалы, которых мы будем приглашать. Я уверен, что и вы, когда завершите свою учёбу, тоже станете профессионалом в области нефти и газа. Я на это очень рассчитываю.
Дорогие друзья, мы с вами пообщались, мне кажется, вполне полноценно. У меня сформировалось представление и о проблемах, и о перспективах Сибирского федерального университета. Сейчас я пойду проводить попечительский совет вашего университета, а также Южного федерального университета, и мы поговорим о будущем двух этих новых, но очень хороших вузов.
Я всем вам желаю хорошего настроения и, конечно, поздравляю с днём святого Валентина. Надеюсь, что у вас сегодня и вообще будет хорошее настроение. Успехов вам!
